Книга Время лохов [СИ] - Игорь Анатольевич Безрук

— Сплюнь, Баскак, не то сглазишь! — буркнул сидящий у окна брюнет.

— А-а, еще один суеверный. Тоже, как и ты, Диман, верит в мистику. Вы, наверное, сойдетесь. Знакомься: Ерема.

— Дима, — кивнул я Ереме.

— Олег, — сказал в ответ Ерема.

— Ну, мы куда теперь? — заелозил на сиденье между мной и Еремой Дрыщ.

— Куда, куда — на кудыкину гору. На хату, куда еще!

— Да ну тебя, Баскак, такое дело провернули, а ты на хату.

— И там нормально отметим. Не видишь разве, Димана надо пристроить. Ну, ты чё решил, Диман: остаешься? Поработаешь, посмотришь; не понравится, неволить никто не будет: у нас все птицы свободного полета. Упасть негде, — останешься пока у меня, я все равно с Ритулей в двушке, а там подыщешь себе что-нибудь.

Я даже обрадовался такому повороту.

— Так, может, купить чего-нибудь к столу?

— Остынь, все есть. Как в Греции. Но если захочешь порадовать братишек, выкатишь с первой получки — тут все начинали с нуля.

— Заметано.

Я не стал больше теребить Баскакова расспросами, главное, я снова при деле. Что за дело? Баскак и сам расскажет, не удержится. Тогда я и приму решение, а пока — легкий ветерок в окно, яркое июльское солнце, обильная зелень на деревьях, необычайная легкость на душе — что еще простому человеку для комфортной жизни надо?

Квартира, которую Баскаков снимал на Удальцова в небольшом пятиэтажном доме на первом этаже, была маленькая, убогая. Владелец ее, бывший молодой депутат, за присвоение крупной суммы, выделенной государством на строительство какого-то объекта, отсиживал свой срок где-то на Таймыре, в это время его жена, хрупкое неземное существо лет двадцати пяти, нигде не работающее, проживая в одной из комнат, вторую сдавала квартирантам, на то и жила. Правда вскоре она спуталась с каким-то хиппи, месяца два назад перебралась к нему и появлялась теперь только раз в две недели, чтобы получить с Баскакова причитающееся.

Женька девицу не обижал, платил исправно, да и сумма оплаты для него была не такая уж и кабальная — в других районах Москвы драли втридорога. Но за эту много и запросить было нельзя — квартирка не из лучших. Обитая разрезанным вдоль бамбуком кухня оказалась рассадником прусаков. Их было тут превеликое множество: от крошечных, снующих и днем при свете, до больших, выбирающихся лишь в темноте поздним вечером, с опаской и осторожностью. Бороться с ними было бесполезно. Трещины в стенах между кафелем, в плинтусах и под подоконниками, — все служило им надежным убежищем. Холодильник, мойка, мебель, ванна, — все осталось от родителей хозяина и давно пришло в негодность, дышало на ладан, текло, трещало, шумело и замыкало. Как еще только не взорвалось. Такими же запущенными были и комнаты, стены которых обили гобеленом бордового оттенка в виде квадратов. Мебелью служила старая деревянная кровать, шкафом — кое-как отремонтированный пенал для одежды и металлическая перекладина, одним концом пришпиленная к стене, другим прибитая к верхушке пенала. На перекладине на вешалках, отгороженные ситцевой прохудившейся шторкой, висели пиджаки и куртки жильцов. Все здесь говорило о том, что в квартире до этого жили обычные, перебивающиеся с хлеба на воду, пенсионеры. О следах цивилизации напоминали лишь встроенное внутрь кухонного окна жалюзи да реостатный выключатель в гостиной. Даже душ в ванной и тот не работал. Прежние хозяева купались, лишь набирая из шланга в ванную воду и окунаясь в нее.

В квартире Баскакова разговоры продолжились. Пока Рита, невысокая, бледная, сухощавая подружка Баскакова, нарезала закуски, компания разливала по стопкам.

— Давайте выпьем за то, чтобы и дальше нам так фартило, — поднял свою стопку Баскаков. Народ одобрительно загудел и зазвенел стеклом.

Сегодня, как я понял, приятелям улыбнулась удача. Надо полагать, она не всегда была такой, раз они так бурно радовались.

В двух словах Баскаков объяснил мне, чем они занимаются:

— Никакого криминала, добровольное участие игроков в розыгрыше, азарт, фортуна. Спросишь, что нам за это: административное наказание, — не больше, чем за втягивание прохожих в азартные игры на улице или проституцию. Две минуты позора у судьи, слезливое раскаяние, копеечный штраф и снова у станка. Так что твоя душенька может по ночам спать спокойно. Поедем завтра — сам увидишь. Не приглянется, говорю, никто неволить не будет. Колись теперь, чем ты жил последние полгода.

Я слегка улыбнулся:

— Да так, помаялся немного, успел и в Питере пожить, и в Москве, однако, не зацепился ни там ни тут.

— Ну, это дело такое: не всем везет, — сказал Баскаков.

В ходе разговора я украдкой оценивал окружающих его людей. Что я знал о них? В сущности, ничего. Чуть больше о Баскакове, чуть меньше о Дрыще, Ерему вообще видел впервые. А мне сегодня надо было решить, оставаться ли среди них, жить, как в стае, по волчьим законам, ходить по краю пропасти или порвать раз и навсегда, ехать мытариться дальше без перспективы и надежд. Но я уже так устал в одиночку пересекать океан жизни; без друзей, без знакомств, без поддержки. Своей независимостью я иногда могу покичиться для бравады (да и то не во всякой компании), но себе-то не соврешь: в нынешние времена одиночки не выживают.

Словно почувствовав мои колебания, Баскаков стал одного за другим представлять своих друзей.

— Ну, с Дрыщом ты знаком, Антоха учился с тобой в одной школе, только на два года раньше…

— Я помню, — бросил я.

— Олежка приезжий, приткнулся к нам через своих корешей. Они свалили, он остался. Сам саратовский, из Саратова уехал где-то с год назад.

— Полтора, — поправил Еремеев.

— Вытеснили конкуренты.

— Отжали мой бизнес. Я там держал заправку и оптом торговал бензином.

Я с любопытством посмотрел на Еремеева.

— Как же так? Не было «крыши»?

— Была, пока не ликвидировали.

— Родные власти?

— Нет, соседские братки. Подросшая молодежь без роду без племени. Полные беспредельщики: ни принципов, ни понятий.

Я усмехнулся про себя: отъявленные представители уголовного мира пытаются говорить о законах и понятиях. Всем известно, что они давно остались в прошлом. И не только в криминальной среде.

— Димана представлять особо тоже не буду, —